ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О том, что еще произошло в тот богатый событиями день
Вчерашний день был богат большими неприятностями, зато сегодняшний приготовил ребятам такие подарки, что все огорчения, причиненные им грабителем медведем, вскоре почти забылись.
Основной их заботой стала теперь поимка одичавших овец.
— Ну и счастье же нам привалило — шашлыки сами, своими ножками, к нам пришли! — вело потирал руки Гагик, нетерпеливо ожидая того счастливого часа, когда находящийся под его ведением «склад» вновь пополнится продуктами.
— А куда убежал Асо? Куда он понес огонь? Почему ушел один? — волновалась Шушик.
Ашот лукаво улыбнулся:
— Асо понес огонь в хлев, нашим овцам. Он теперь будет пастухом нашей фермы.
— Никакой я фермы-мермы не знаю! Поймаем и зарежем, — запротестовал Гагик.
Все с нетерпением ожидали возвращения пастушка — только он и мог придумать, как поймать овец.
Наконец он вернулся. Лицо его сияло, черные глаза искрились.
— Если звери и водятся в ущелье, то туда, к Чернухе, они не пройдут. Вон, поглядите, — показал довольный своей работой Асо на верхушку скалы.
Там вился дым разложенного им костра.
— Ну, теперь, когда твои овцы, должно быть, успокоились, не попробовать ли нам поймать их? — спросил Ашот.
Асо улыбнулся.
— Нет, — сказал он, — так не годится. Их надо сначала приучить верить тебе, не бояться человека. А для этого нужно время.
У Ашота и Гагика настроение сразу упало.
— А я-то надеялся сегодня вечером хаш из рожек и ножек сварить! — сознался Гагик. — Эх, Асо, разве голодному человеку читают проповеди о терпении?
Но что поделаешь! Если это необходимо — придется потерпеть, была бы только надежда поймать овец.
— Давайте, пока попробуем козу убить, — предложил Ашот. — Во время свадеб козы становятся неосторожными.
— Все равно не подпустят, — осмелился возразить Асо. Уж кто-кто, а он не раз был свидетелем этих свадеб. — Если мы и найдем коз, — добавил он, — то разве только в глубоких пещерах, где они прячутся днем.
— Да! А если застать их в пещерах, тогда они наши, — самоуверенно заявил Ашот и поднялся.
Ребята вышли из пещеры, а за ними — Шушик и Саркис. — Они сказали, что хотят поискать ягод.
— Ашот, ты только кидай копье так, чтобы в глаз не попасть: ослепнет, — серьезным тоном сказал Гагик.
— Кто? — поднял брови Ашот.
— Да коза же! И зачем ты наверх карабкаешься? Разве не знаешь, что вниз идти легче?
Да, спускаться было гораздо легче, Ашот это знал, но он знал также и то, что коз можно найти только в расщелинах скал и пещерах, находящихся на верхних склонах.
— Ашот, я боюсь: а вдруг медведь лежит там, за камнями? — шепотом сказала Шушик.
От этого ли предупреждения или оттого, что они вспомнили, что идут по свежим следам медведя, ребята, посерьезнели, а Ашот скомандовал соблюдать осторожность.
Поднявшись на вершину скалы над Пещерой отшельника, ребята легли на высохшую землю и, неслышно передвигаясь, доползли до места, откуда хорошо были видны и нижняя часть Барсова ущелья, где находился Виноградный сад, и восточные гребни хребта, где проходила Дьявольская тропа.
Необходимо было хорошо осмотреть с вершины все вокруг и только после этого идти вперед. Кто знает — вдруг и покажется зверь! Но совершенно неожиданно они увидели отсюда не зверя, а тех животных, для которых приготовили свои копья. С противоположного кряжа доносились четкие, сухие звуки. Там сражались, сшибаясь рогами, козлы, а в стороне от них паслись козы.
Асо, у которого было очень острое зрение, в тревоге потянул Ашота за полу:
— Шапка твоя!
Козлы то отступали, то снова бешено нападали друг на друга. Третий стоял в стороне и, казалось, наблюдал за дракой. И у этого козла болталась на рогах шапка Ашота.
Ашот, улыбаясь, покачал головой. Для кого ее сшили, эту шапку, и кто ее носит!
Ребята не шевелясь наблюдали за дракой козлов, и каждый из них страстно желал, чтобы один из противников был сокрушен и пал с разбитой головой. Но природа наградила этих животных такими чугунными головами, что они прекрасно выдерживали жестокие сражения, повторявшиеся каждую осень. Как ни сильны были удары, ни один из соперников не пострадал в бою.
Правду говорил охотник Арам, что Барсово ущелье — надежное место для козлов: никто их тут не тревожит. В недоступных людям расщелинах гор, в пещерах и гротах выводят и прячут козы своих чудесных козлят.
Но даже и в этих как будто бы недосягаемых местах идет безмолвная, страшная борьба за жизнь. И более сильный проникает сюда для того, чтобы уничтожить и пожрать того, кто слабее.
Вот и сейчас, когда козлы в пылу вражды сшибались головами, опасность неслышно проскользнула в Барсово ущелье и нависла над ними. На одном из верхних карнизов горы сверкнула на солнце пестрая спина гигантской кошки, блеснули белые клыки. Выбросив вперед тяжелые, с острыми когтями лапы, барс камнем упал на козлов, забывших обо всем на свете.
Козы в панике кинулись к выходу из ущелья, за ними козел с шапкой на рогах. Один, сбитый с ног барсом, упал.
Не выдержав этого, зрелища, Шушик слабо вскрикнула и попятилась. Саркис позеленел. Он хотел закричать, но Ашот мгновенно прикрыл ему рот рукой, потянул назад и заставил спрятаться за обломком скалы.
— Сиди тут, и ни звука! — сердито зашипел он, по опыту зная, что угрозы мгновенно обуздывают слабовольных и трусливых людей.
Тяжело дыша, Ашот вернулся, отвел в сторону Шушик и присоединился к товарищам.
Прижавшись к земле, втроем они наблюдали за разыгравшейся драмой.
Свалив козла, барс вонзил в горло животного острые клыки и, урча и тревожно ударяя о землю, длинным хвостом, пожирал его.
Спрятав головы за кустом, ребята наблюдали за трапезой хищника, втайне надеясь, что, насытившись, барc оставит и им часть своей добычи.
Напрасны были предосторожности ребят. Барс давно заметил их. Не глядя, он чувствовал присутствие людей, ощущал их запах, слышал шепот. Однако барс принадлежит к тем редким зверям, которые ни во что не ставят своих соперников. Изредка хищник искоса поглядывал на куст, за которым прятались ребята.
Гагик не мог оторвать глаз от челюстей барса, а в мечтах уже жарил шашлык из печени козла. Однако он ошибся в своих расчетах. И барс, и волк, и многие другие хищники прежде всего пожирают печень и сердце своей жертвы.
Но вот наконец зверь наелся, лениво поднялся и, облизывая усы, направился к одной, из складок гор — должно быть, в какую-нибудь пещеру, где после сытной еды он мог спокойно поспать.
Пораженные страхом, ребята замерли за кустами, никто не осмеливался шелохнуться.
День опять выдался теплый. Быстро таял снег, в который раз обнажая южные склоны. Ребята лежали на разогревшейся земле и, разморенные горячими солнечными лучами, могли бы, пожалуй, задремать, но только что пережитый страх мешал им, будоражил нервы.
Да и не только страх. Пожалуй, не меньше волновала их и добыча барса, лежавшая совсем рядом. Вот тебе и счастье! Они вышли на поиски коз без какой-либо надежды найти их, и вот перед ними — огромный козел! И всего в каких-нибудь двухстах шагах от их жилья!
Поди-ка, убеди теперь суеверного Асо, что никакой судьбы не существует, что все явления объяснимы и связаны между собой. Пастушок сошлется на пастуха-отца и скажет, что бывают дни злополучные и дни счастливые.
Долго лежали ребята за кустами, не говоря ни слова.
Наконец Гагик прошептал на ухо Асо:
— А ну, подними-ка голову, погляди: козел на месте или барс унес его? Погляди, не бойся! Я ведь с тобой.
Асо приподнялся и посмотрел:
— Да, на месте... Ой, Ашот, орел прилетел, хочет сожрать... Кш, кш!
Ассо бросил камень, и орел неохотно, медленно поднялся на вершину утеса.
— Не пойти ли нам за остатками козла? — расхрабрился Гагик.
Растерзанный козел, лежавший так близко, не давал ребятам покоя. Но Ашот опасался возвращения барса и потому колебался.
— А может, фаланг — как волк? — спросил Асо. — Волк, когда насытится, заляжет где-нибудь и спит.
Ашот молчал. Он и так уже считал себя причиной многих бед и опасался, как бы по его вине не случилась новая.
Постепенно все осмелели и заговорили громче.
— Как хочешь, Ашот, а козла мы должны взять именно сейчас, — заявил Гагик. — Пойдите принесите, пока орлы не растащили, а остальное предоставьте мне.
Шушик не совсем еще оправилась от страха, но, услышав слова Гагика, не смогла не фыркнуть: она-то знала, что значит на его языке «остальное»!
Но, вероятно, так и не решились бы ребята подойти к туше козла, если бы Асо не вспомнил сейчас недавние слова Шушик. «Я так соскучилась по мясу, — по-детски просто сказала она, — а вы кормите меня этими отвратительными мышами».
Не говоря ни слова, пастушок встал. Взял свое копье и Ашот. Оба мальчика были серьезны, молчаливы — так всегда бывает в момент наибольшей опасности.
А Гагик, стараясь прогнать страх, наоборот, чувствовал потребность говорить.
Заметив трусливость Гагика, Ашот решил осторожно вывести его из неловкого положения. Он знал, что Гагику, как бы он ни боялся, самолюбие не позволит отстать от товарищей. Но нужно ли это?
— Ты, Гагик, иди в пещеру, — сказал он. — Раздуйте там огонь, приготовьте посуду и шампуры А когда мы придем, будем обед готовить. Ну? Что ты застыл?
— Но как же без меня? — взволновался Гагик.
— Как-нибудь управимся, — улыбнулся Ашот.
И Гагик охотнее, чем когда-либо, подчинился Ашоту.
Ашот и Асо поднялись на выступ, где только что пировал барс. Зверь пожрал печень, сердце и ляжки своей жертвы, а остальным, видимо, собирался поужинать.
Асо ухватился было за рога и потянул тушу животного вниз, но Ашот остановил его.
— Нельзя! Барс за нами по следу придет, — шепнул он.
И, взяв топор, он отсек обведенные хищником части, а нетронутые — голову, грудь и лопатки — взвалил себе на плечи. Потом он знаками показал Асо, чтобы тот заметал их следы огнем и дымом.
Они шли, с замиранием сердца оглядываясь назад: не спохватился ли барс. И в то же время оба были счастливы: ведь они несли домой половину туши! Ашот даже согнулся под тяжестью своей ноши. Асо тщательно заметал следы. В руке у него жарко пылала головешка. И эта предусмотрительность оказалась вовсе не лишней. Опасность пришла, хотя и не с той стороны, откуда ее ожидали.
Не дошли еще Ашот и Асо до своей пещеры, как откуда-то сверху до них донесся грозный рев, и какой-то бурый зверь, ломая кусты, сбрасывая снег и камни, скатился с крутизны вниз.
— Асо, подними головню! Размахивай! — закричал Ашот и сбросил ношу с плеч.
Но в этот же момент медведь оказался рядом с мальчиком. Ухватив Ашота за полу, он сбросил его в кучу снега и, не глядя ни на него, ни на мясо, с зычным ревом продолжал скатываться по склону. Иногда он поднимался на задние ноги, кувыркался, подпрыгивал, свертывался кольцом, просовывал голову меж задних ног и, превращаясь в шар, снова катился вниз. Он был пьян и добр, как иной раз бывает добр и пьяный человек... Кто-кто, а уж айгедзорцы-то хорошо знают, что у того, кто пьет много маджара да еще заедает его большим количеством винограда, сок его начинает бродить, кипеть в желудке.
— Что делать? — прошептал Асо, продолжая машинально размахивать головешкой.
Мальчик переменился в лице, ноги дрожали. Не меньше был испуган и Ашот. Однако по всему поведению медведя и по резкому запаху вина он сразу понял, что мишка «хватил» через край. Иначе мог ли он позабыть и об осторожности, свойственной медведям, и об опасности?
— Давай напугаем его. Зажги траву, — сказал Ашот.
Они собрали сухую траву, чертополох, головней подожгли их, и Ашот укрепил на своем копье пылающий сноп.
Медведь, устав, по-видимому, от своих кувырканий, сидел чуть пониже ребят и, покачивая головой, что-то бормотал.
Ашот заорал: «Го-гооого»! и бросил в него огненное копье. Тот отчаянно заревел и бросился бежать. Запах горящей шерсти донесся до мальчиков.
— Ну, беги, да не оглядывайся! — крикнул Ашот.
И, подхватив свою добычу, топор и факелы-головешки, ребята поспешили в свою пещеру.
... О, принесли! Козла принесли! — радостно воскликнула Шушик. — А кто это там ревел?
— Никто… Раздуй-ка лучше огонь.
У костра лежала половина туши козла — целая гора мяса. Счастье, казалось, наконец улыбнулось ребятам. Однако самый смелый из них почему-то был беспокоен, рассеян и, поминутно оглядываясь на дверь, словно прислушивался к чему-то.
Гагик, при виде мяса забывший обо всех своих страхах, быстро выстругивал шампуры, нарезал на мелкие кусочки козлятину.
— Не говорил ли я, что в конце концов все будет хорошо? — болтал он. — Ах, какой я вам хаш сварю из головы и ног! Пальчики оближете! Асо, отруби голову и подержи ее над огнем — опали. Ох-ох-ох! Не жизнь, а рай!
И снова под сводами пещеры зазвучал смех, а на бледные лицах ребят появилась улыбка; снова завязались оживленные беседы, прерываемые восторженными восклицаниями Гагика, снимавшего с шампуров подрумяненное мясо.
ГЛABA ВОСЬМАЯ
О том, что удача и неудача, в сущности говоря, — родные сестры
Да, в этот день счастье явно улыбалось ребятам. Однако, когда волнения несколько утихли, они решили, что радость их — это «телячья» радость. Ведь если их положение улучшилось, то оно настолько же и ухудшилось. Правда, теперь они по крайней мере две недели будут сыты и могут терпеливо ожидать, когда Асо, играя на свирели, приведет за собой из овчарни покорное ему «стадо». И соли и воды у них тоже было в таком изобилии, что хватило бы на целое село. Обо всем этом они и мечтать не могли ни разу с тех самых пор, как попали в Барсово ущелье. Но в тоже время разве могли забыть они о том, что рядом с ними живут два страшных зверя? Правду говорят айгедзорцы, что удача и неудача — это родные сестры.
Удачи были у наших ребят в этот день, большие удачи! Но разве вблизи от их жилья не бродил барс?
Вот и сейчас: придет, увидит, что исчезла его добыча, разъярится и начнет охотиться за тем или другим из них.
Где он до сих пор был? Откуда появился? А медведь? Значит, они ошибочно считали, что он ушел из ущелья? Или, может быть, уходил искать себе пристанища на зиму и, не найдя ничего подходящего, вернулся?
Ребята слышали, что медведь не нападает на людей, но все-таки кто согласится идти за водой к роднику, у которого бродит медведь? Пожалуй, и пить не захочешь. А если в скалах притаился барс, с каким сердцем ты пойдешь туда приручать овец?
Обсуждая это, ребята пришли к заключению, что, в сущности, они лишены сейчас всего своего достояния — соли, воды, овец. Значит, рано они радовались, рано было думать, что теперь удастся спокойно дожить до весны. Звери запрут их в пещере, пища скоро иссякнет, а отсутствие соли сведет их с ума. Чтобы получить воду, им придется снова растапливать снег, а в этой «фильтрованной» воде нет и капли соли.
Да, как ни верти, а прежде всего надо подумать о том, как уничтожить или изгнать из ущелья зверей.
Ашот предложил разжечь побольше костров, а затем, вооружившись дымящимися головешками, с криком и шумом пройти цепью от правой стороны гор к левой. Это испугает зверей, погонит их к выходу из ущелья, заставит уйти.
План был интересный, но его разрушил Гагик, мягко объяснив, что принять участие в этом грандиозном шествии смогут всего три человека. Какая же это «цепь»?
В разговорах незаметно прошло время, и наконец шашлык из козлиного мяса был готов. Насытившись, ребята окончательно пришли в себя после пережитых волнений. Ашот поднял лежавший в одном из углов пещеры капкан и взволнованно сказал:
— Да ведь это приготовлено как раз для барса!
— Но зачем нужен был барс дяде отшельнику? Ведь мясо барса он не стал бы есть, а шкуру не смог бы продать, — возразил Гагик.
Шушик о чем-то напряженно думала, что-то, по-видимому, вспоминала и наконец сказала:
— Я где-то читала, что один отшельник, собравшись в путь, привязал к своим ногам бубенчики. Их звон должен был предупреждать всех муравьев и букашек о том, что они могут быть раздавлены. В общем, для того, чтобы они убегали с его пути.
— Это сказка, — засмеялся Гагик.
— Нет, Шушик, правда, — вступился за девочку Ашот. — Она хотела сказать, что отшельники были добрыми людьми, и это верно.
— Конечно! Но разве Гагик даст досказать! — рассердилась Шушик. — Если бы отшельник был злым человеком, он ловил бы коз, а не зверя, который проливает их кровь.
— Браво! — воскликнул Гагик. — Но я считаю, что дядя отшельник творил свои добрые дела в расчете на то, что его примут в рай. А?
Товарищи засмеялись, но мысли Ашота были заняты другим. «Если отшельник ловил барсов этим капканом, — думал он, — то почему бы и нам не попробовать? Ведь ни одного часа они не могут быть спокойны, если рядом такой коварный и сильный враг!»
Высказав эту мысль товарищам и получив их одобрение, он лихорадочно приступил к делу.
Что нужно для того, чтобы зарядить капкан? Кусок мяса и больше ничего. Мясо у них было, но капкан сильно заржавел и в таком состоянии не годился в дело.
— Зверь одного только запаха ржавчины испугается, не подойдет, — объяснил Ашот и вспомнил, что отец смазывал сталь жиром. Жир отбивал запах и металла и ржавчины. Но где взять жир? Ведь в пору свадеб и драк козлы тощают. Чуть-чуть жира остается лишь на почках и толстой кишке.
Смазав капкан, Ашот привел в действие стальную пружину и с сомнением покачал головой:
— Боюсь, не выдержит. У правого когтя ржавчина почти переела шейку.
К капкану была подвешена какая-то железка, похожая на якорь.
— Это чтобы зверь не мог далеко убежать. Этот крючок будет цепляться за кусты и камни и тормозить, выигрывая для охотника время, — объяснил Ашот.
— А нельзя ли привязать его к дереву, чтобы барс остался на месте и никуда не убежал? — серьезно заинтересовался Гагик.
— Что ты? Он вырвет лапу и убежит. Этот якорь потому и оставляют свободным, чтобы он тащился за зверем, — объяснил Ашот. Он был очень взволнован — ведь в первый раз в жизни пытался он поймать такого страшного зверя, как барс! Его воображение распалилось, и, считая, что все должно сложиться именно так, как он рассчитал, Ашот деловым тоном сказал: — А ну, Гагик, дай-ка кусок мяса!
— Нет уж! — воспротивился Гагик. — Сердцем моим заряжай капкан, а мяса не дам! Не до опытов нам.
— Там еще есть обглоданные куски, — сказал Асо, до сих пор скромно молчавший. — Возьмем оттуда.
В самом деле, могла ли быть приманка лучше?
На верхней терраске, которую назвали Террасой барса, собралось много орлов, и ребята с трудом разогнали камнями. Однако оказалось, что жадные птицы не оставили и куска мяса, разве только какие-то объедки вокруг суставов. Ребята отрубили один из них, зарядили капкан и зарыли его в землю, оставив снаружи лишь острые, раскрытые когти, засыпанные снегом, с зажатой в них открытой приманкой.
Затем, чтобы отвлечь орлов, они собрали и кинули им все остатки и вернулись в пещеру.
«Ох, если бы только поймать барса и освободиться из этой клетки! Счастливее нас не будет на свете людей! — думал Ашот. Лицо его покрылось румянцем, огонек вспыхнул в глазах.
— Часы барса сочтены, — сказал он. — Теперь остается только свести счеты с медведем. Я думаю, что мы должны...
Ашот не договорил. Раздался какой-то глухой рев; ветхая дверь пещеры распахнулась и внутрь ворвался... пьяный медведь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
О том, как развеялась легенда о бегстве детей на Дальний Восток
Можно сказать, что всё происшедшее в этот день было действительно игрой судьбы. Если бы другие охотники не пришли на помощь Араму и он не был бы принужден ждать их и советоваться с ними, все могло сложиться по-иному. Скорее всего, Арам, идя по следам диких коз, вышел бы тогда к ребру, за которым лежит Барсово ущелье, и запертые там ребята могли бы увидеть его стоящим на вершине горного кряжа. А увидев человека, они бы, конечно, закричали и криками обнаружили свое местопребывание.
Но все сложилось по-иному. Встретив в Барсовом ущелье самого опасного врага их рода — барса, козы оставили в его когтях одного из своих товарищей и стремительно вернулись. Они вышли из ущелья еще до того, как преследовавшие их охотники успели добраться до Дьявольской тропы.
Но вот сейчас лежит бездыханным козел, носивший шапку Ашота, а убившие его охотники разожгли костер и собрались вокруг него. Только Арам, сидя в сторонке, смотрел на шапку своего сына и плакал, плакал, без слез.
Ну поди разгадай эту тайну. Ах, если бы животное могло говорить, Арам поставил бы тогда тысячи капканов в горах, придумал бы тысячи разных способов, чтобы поймать этого козла. А поймав, спросил бы: «Где хозяин этой шапки?» Но вот лежит бездыханным у костра козел, который видел Ашота, — лежит и ничего не может рассказать.
Дед Асатур мрачно курил свою трубочку. На него были направлены все взоры, от него ожидали решения. Но что он мог сказать? Многое видел старый охотник в ей жизни, он мог объяснить тысячи удивительных явлений природы, но понять, каким же образом на рогах у козла очутилась ушанка Ашота, это и ему было не по силам.
Старик был недоволен собой и чувствовал себя неловко в присутствии всех этих людей, ждущих его слова.
— Эх, львенок ты мой, видно, понапрасну мы сюда пришли! — огорченно сказал он своему внуку Камо, красивому высокому юноше с мужественным и строгим лицом.
— Нет, дядя Асатур, если бы не ты, этот козел не лежал бы тут и шапки .бы этой мы не узнали, — вмешался Арам. — У меня сердце черной кровью обливается, в глазах мутится разве я гожусь сейчас в стрелки? Сегодня утром я стрелял в этого козла и не попал. Только нацелился — сердце защемило, все перед глазами заволокло. Во всяком случае, твой выстрел открыл нам, что ребят не надо искать на Дальнем Востоке. Ну, холодно становится, пойдем в село. И вы все устали, отдохнуть надо.
Охотники поднялись и пошли в село. Деда Асатура с внуком пригласил к себе Арам, а Грикора увел Аршак.
Увидев племянника, жена Аршака расплакалась и излила на мальчика всю нежность своих материнских чувств. Все, что только нашлось в доме вкусного, поставила она на стол.
— Ешь, ешь, милый мой, и за себя и за Гагика моего ешь, пусть сердце мое успокоится, — говорила женщина и, отвернувшись, утирала концом передника слезы.
— Все хорошо будет, жена, не плачь. Где им потеряться? — говорил Аршак, стараясь подбодрить скорее себя, чем жену.
— Что сказать, что сказать? — волновалась жена. — Был бы тут Гагик, как бы он тебе обрадовался, Грикор-джан!
Появление Грикора еще больше разбередило рану в сердце бедной матери. Всю ночь она не сомкнула глаз и утром, после завтрака, услышав, как зазвонили в школе, снова горько расплакалась.
— Идут... Все в школу идут, все, кроме сынка моего! — зарыдала она. — Грикор-джан, каждый раз, как услышу звонок этот, сердце на куски разрывается. Каждый раз, как увижу его товарищей, слезы из глаз катятся. Как увижу учебники — вон там, на столе, — голова огнем горит.
— Ладно, жена, — мягко сказал Аршак и вышел из лому.
У Арама он застал деда Асатура и председателя Арута, неведомо как оказавшегося здесь. Как видно, его вызвал старик и сейчас жестоко распекал:
— Ну и хладнокровные же люди! Ребята пропали, а вы? Только тем и заняты, что, как белки, гнездо свое набиваете запасами!
— А что же мы должны делать? — обиженно спросил председатель.
— Что делать? В носу ковырять! — вспылил старик. — Каждый из пропавших ребят пяти таких, как ты да я, стоит. А ты, я слышал, больше о ереванской лавке думаешь, чем о людях!
Кровь прилила к лицу старого охотника, так он рассердился, а рука его инстинктивно тянулась к кинжалу. Так бывало всегда, когда что-нибудь слишком раздражало деда Асатура.
— Огонь-старик, прямо огонь! — прошептал кто-то.
— Да, железо раскаленное, а не человек.
Арут стоял, не поднимая головы, а дед Асатур, отдышавшись и немного успокоившись, сказал:
— Ну, поднимайтесь, Арам и Аршак, собирайте людей, идем в горы. В вашем селе мне дышать нечем — воздуха не хватает. А вон внук мой пионеров привел, — поглядел старик в окно, и морщины на его лице сразу разгладились, а суровый взгляд потеплел. — Да, Сиран-джан, — по-семейному обратился он к хозяйке, — дай мне мой дорожный паек, спать в горах буду, а оттуда прямо домой.
— Почему? Ты что же, не вернешься разве? — обеспокоилась Сиран.
— Нет, в село, где такой бессердечный председатель, нога мой больше не. ступит, — коротко отрезал дед и, взяв ружье, вышел из дому.
...Отряды колхозников и пионеров, разбрелись по горам. В надежде найти хоть какой-нибудь след исчезнувших ребят они обследовали все скалы, все расщелины и впадины, но напрасно. По вечерам они сходили в ложбины, ночевали у пастухов, а утром снова поднимались в горы. Они облазили все склоны гор Малого Кавказа, глядящие на Арарат, осмотрели все балки, все щели, все нагромождения камней, но никому и в голову не пришло заглянуть в Барсово ущелье. А ведь сколько раз подходили они к его границам, проходили вдоль них! Но можно ли было подумать, что Ашот с товарищами пошли туда, куда и летом не осмеливались заглядывать самые смелые люди?
Поиски были безнадежны. Арам предложил пионерам вернуться в село, а колхозникам и охотникам сказал:
— Благодарю вас всех, мой дорогие, благодарю и тебя, дед Асатур. Вы сделали для нас все, что могли, и дальнейшие ваши мучения бесполезны. Возвращайтесь в свои дома. Я один останусь на ферме, буду подниматься с пастухами на горные пастбища. Может и откроется где-нибудь дверь, за которой скрывается мое счастье.
— Нет, нет, Что ты говоришь, Арам! Я не так понимаю дружбу, — взволновался старик охотник.
Ни под каким видом не соглашался он вернуться в свое село, и все же Арам уговорил его, тем более что необходимо было проводить домой Грикора.
Поцеловав своего младшего собрата, старик философски сказал:
— Человек в этом мире всегда живет надеждой, Арам. И ты ни на минуту не теряй ее. Белый свет свидетель: дети живы.
— Да возблагодарит тебя небо за сердце твое, дядя Асатур! Доброго .тебе пути.
Он проводил деда и его юных спутников до самой Агриджа-горы, затерянной высоко среди облаков, и вернулся на ферму.

Арам, оставшийся у пастухов, не знал ни сна, ни покоя. Он, пожалуй, до весны не вернулся бы в село, если бы не неожиданный случай, положивший конец его метаниям.
Та часть Араратской долины, которая простирается напротив Барсова ущелья, как уже говорилось, была пустынной. Лишь вдоль левого берега Аракса тянулась узкая полоса кустарников и камышей. Да и этой зелени тут, пожалуй, не было бы, если бы каждой весной Араке не затоплял прибрежные пески. Но эта пока еще безжизненная земля — всего лишь малый участок той былой большой пустыни, которая в последние годы покрылась виноградниками и плантациями хлопка.
С двух сторон культурные земли обрамляют этот кусок пустыни, с нетерпением ожидающий жизни, но еще бесплодный. В летнюю жару на нем встретишь лишь верблюжью колючку да полынь с ее серебристыми волосками и опьяняющим ароматом.
Пышная растительность встречается здесь только вдоль русла загадочного потока. Начиная от нижнего края скал, окружающих ущелье, до кустарников на берегу Аракса тянутся три узкие полосы. Средняя, каменистая, серая, — это путь потока, а по его берегам — полосы пыльной желтой травы. Стебли ее, теперь сухие, жалобно посвистывают на холодном декабрьском ветру.
Едва только сходит снег, как к этим желтым полосам устремляются все копытные, а раньше всех — муфлоны.
Пастух Авдал разделил выпасы колхозной фермы на отдельные участки и, соблюдая очередность, перегонял скотину с одного на другой, пока не дошел до целины. Здесь он остановился.
Охотясь с Арамом за козами, Авдал набрел на обильные травы, выросшие на берегах потока, и решил привести колхозные стада сюда.
Овцы паслись, утопая в море рыжей травы, а Авдал сидел в стороне на камне, и свирель его в такт думам мягко звучала в чистом зимнем воздухе.
У курдов есть обычай водить за стадом одного-двух ослов. Ослики возят на себе немудреное походное имущество пастуха и хурджины с едой. А когда где-нибудь на лугах ягнятся овцы, новорожденных кладут в хурджины, и спокойное животное, мягко покачивая ягнят на своей спине, осторожно приносит их на ферму. Иногда осла нагружают собранным в лесу хворостом — незачем животному, привыкшему носить на себе грузы, возвращаться домой пустым.
В один из дней, перед заходом солнца, Авдал попросил своих товарищей, молодых пастухов, набрать в каменистом русле потока сушнику.
Когда пастухи набрали хворосту и начали грузить его на ослов, откуда-то снизу прибежала одна из собак. В зубах у нее было старенькое курдское аба. Собака принесла его прямо Авдалу. Умные глаза ее, казалось, говорили: «Погляди-ка, не нашего ли Асо это аба?»
Сердце пастуха затрепетало. Он вертел в руках грязную, затвердевшую одежду сына, и ему было так больно, что хотелось кричать, всему миру рассказать о. своей потере.
— Где нашел ты ее, Чало-джан, где? — глотая слезы, спрашивал он собаку.
Авдала окружили товарищи. Осмотрев аба, они похолодели: да, это одежда Асо.
— Пойдем, — сказали они собаке. — Пойдем, Чало-джан, покажи, где ты это нашел.
Собака поняла и повела их. Они прошли по следам пронесшегося потока, пересекли дорогу, ведшую из Айгедзора в Ереван, и остановились у изломанного водой куста. Чало глазами показал на него — здесь он нашел куртку.
— А это что такое?
Один из пастухов наклонился и извлек из ила какую-то книжку. Потом нашли и размокшую тетрадку, одним концом торчавшую из грязи.
— Эй, вах, эй, вах, унес ребят поток! — покачал головой потрясенный находками отец.
И, опустившись на край русла, закрыл лицо руками.

После долгих скитаний вернулся в село охотник Арам — вернулся с почерневшим от горя лицом, с болью в сердце. Предчувствуя неладное, он вошел в дом и, увидев исхудавшее, позеленевшее лицо жены, ее побелевшие от горя волосы и запавшие глаза, тяжело опустился на стул.
— Нет нашего Ашота, — с рыданием вымолвила жена.
Глаза ее были сухи — выплакала все слезы. Только худые плечи вздрагивали.
— Скажи так, чтобы я понял, — пробормотал Арам.
— Поток унес... унес ребят...
— Какой поток?
— Адом посланный.
И женщина рассказала о вещах, найденных пастухами.
— Вот все, что осталось от нашего Ашота. — И она притянула грязную тетрадь сына.
С трудом сдерживая себя, Арам, поднялся, пошёл на -колхозную конюшню и, оседлав двух лошадей, отправился к Аршаку.
— Сядь, едем, — сказал он.
Аршак вышел ему навстречу с красными, опухшими глазами.
— Куда? — с трудом шевеля губами, спросил он.
За какой-нибудь час этот крупный, сильный человек словно стал меньше, мощные плечи его обвисли.
— Поедем туда. Там посмотрим. — Аршак безропотно сед на лошадь, и они направились в те дурной славы места, с которыми до сих пор у айгедзорцев не было связано ничего, кроме страха и несчастья.
Солнце уже заходило, когда они приехали на место. Привязав лошадей к одному из кустов, Арам и Аршак пошли по руслу вниз. На каждом шагу они останавливались, наклонялись. Вот из-под одного камня выглянул угол книжки. Учебник. Но чей? Как узнать, если книжка была вся в грязи, текст почти неразборчив. Они перелистали ее, нашли несколько уцелевших чистых листов. Книжка была русской. Попался отрывок из какого-то стихотворения Джамбула:

Пой от скорби и горя, Джамбул,
Пой печальней осенних рек...

— Что за книжка, Аршак?
— Постой-ка, Помню, это наш Гагик наизусть заучивал. Книжка для восьмого класса, русская книга. Аи, Гагик-джан, где же ты остался? — запричитал несчастный отец.
Так живо вспомнилось ему всегда веселое лицо сына, полные смеха черные глаза, шутки...
— Идем дальше, Аршак, посмотрим. Может быть, еще что-нибудь найдем.
Вслед за родителями своих товарищей примчались сюда сельские пионеры, колхозники, соседи Арама и Аршака. Они тоже прошли до самой реки Араке и тоже нашли несколько книг и тетрадей. Потом все собрались, сели и пришли к заключению, что ребята, проходя по дороге, внезапно попали в несшийся поток и он увлек их и реку.
— Но куда же они шли этим путем? — недоуменно спросил Аршак. — Ведь они писали, нам другое. Какой же, тут Дальний Восток?
Правда, невдалеке была железнодорожная станция. Может быть, вместо того чтобы сесть на полустанке, поблизости от фермы, дети решили пройти на эту станцию и на пути туда были унесены потоком.
Непонятным было только одно: почему они не убежали от него? Ведь вода всегда несется с гулом, с грохотом. Не могли же они не слышать этого!
Позднее всех явился сюда заведующий складом Паруйр и, как всегда, ни с кем не поздоровавшись, заговорил. Градом посыпались слова.
Удивительный человек этот Паруйр! Совсем не такой тяжеловесный и ленивый, как сын его Саркис. Говорит быстро, размахивая руками, быстро ходит, глаза бегают. И сосредоточиться ни на чем не может ни мыслью, ни взглядом. Разговаривая с кем-нибудь, постоянно подмигивает, словно в тайном сговоре каком-то с собеседником. «Не человек, а ветер», — сказал о нем как-то охотник Арам.
Вот и сейчас, горячась и все время моргая, он говорил:
— Кто знает, может, они устали и сели на траву отдохнуть. Поели, а потом прилегли, уснули. Что сонный, что мертвый — одно и то же. Ну, и говорить больше не о чем. Что есть, то есть.
Хотя Паруйр был явно под хмельком, высказанная им мысль многим показалась правдоподобной. Одно только все еще оставалось неразгаданным, странным: как попала на рога козлу шапка Ашота?
Печаль охватила все село в эти дни. Были отложены все празднества, свадьбы. В погребах стояли полные вином карасы, но ни у кого не было охоты до пирушек.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
О том, как в испытаниях укрепляется сердце человека
Когда ветхая дверь рухнула и в пещеру ворвался пьяный медведь, страшная паника овладела ребятами. Саркис дико вскрикнул и кинулся в дальний угол. Шушик ахнула.
— Огонь! Огонь! — закричал Ашот.
Асо бросил топор, который был у него в руках и, схватив из костра охапку горящих веток, кинул ею в медведя.
Медведь с ревом выбежал и, присев невдалеке в кустах, начал облизывать обожженную лапу. Он недовольно ворчал, возмущаясь, по-видимому, тем, что гостеприимная пещера сегодня встретила его так недружелюбно. Ашот, Асо и Гагик, вооружившись пылающими головнями, стояли входа и смотрели на мишку. Им казалось, что сейчас он уже не такой страшный. А Гагик, неожиданно осмелев, бросил в непрошенного гостя дымящую головешку.
— На, ешь! — крикнул он. — Шашлычка захотел?
Головешка упала в снег, зашипела и выпустила под самым носом у медведя клуб дыма. Мишка подскочил и пустился наутек.
— О, да он порядочный трус! И такого-то трусишку вы боялись? — обратился Гагик к Ашоту.
Он так обрадовался своему открытию, что его одолела неуемная охота шутить и смеяться. Это был переломный момент в жизни Гагика — момент, когда детская боязливость начинает уступать смелости, зарождающейся в груди мужающего юноши. И он с радостью чувствовал это.
— Поглядите-ка, я сейчас спалю его шубу! — все больше храбрился парень и, схватив пылающую смолистую ветку ели, кинулся вслед за медведем. — Я и один с ним управлюсь! Вы зачем за мной идете? — крикнул он, хотя товарищи и не думали никуда идти.
Но они поняли своего «отважного» друга (не сразу же человек становится смелым!) и присоединились к нему.
А пьяный медведь тем временем, ломая кусты, в полной растерянности убегал. Он был в таком смятении, что, впопыхах одолевая каменное заграждение, споткнулся и кувырком полетел вниз.
До слез смеялась Шушик, стоя в дверях пещеры, смеялись и мальчики. Послав по адресу медведя несколько нелестных замечаний и угроз, они вернулись в пещеру. Под «баррикадой» лежало пугало. По-видимому, медведь сбросил его, поняв обман, или же сшиб, приняв за человека, кто знает.
— Ну, оно нам больше и не нужно, отнесем в пещеру.
— Нет, Ашот, поставим на место, — возразил Гагик. — По-моему, барс глупее мишки, он не поймет, что это чучело.
И, поднявшись на «баррикаду», он снова укрепил на ней пугало.
Когда все снова собрались в пещере, на Гагика смотрели с таким любопытством, точно впервые видели его. Его худенькое лицо разрумянилось, глаза горели, как угли.
— Венок готов, моя дорогая? — обратился он к Шушик.
— Готов, сейчас принесу.
И она принесла из глубины пещеры ветку вечнозеленой хвои, согнула ее, соединив концы, и торжественно возложила на голову Гагика, а на грудь ему, смеясь, прикрепила сухой, отливавший золотом лист.
— Это тебе медаль «Победителя медведей».
— Ну, шутить не время! — сказал Ашот. — Надо разложить костры у входа в пещеру и ниже, у лестницы, не то медведь от нас не отвяжется. Ведь он чувствует запах мяса.
Ребята живо принялись за работу. Они разожгли костры даже на «баррикадах». Глядя на эти костры, Ашот снова дал волю своему воображению.
«Вот и крепость, — думал он. — Вот из ее башен поднимаются к небу языки пламени, и бдительные стражи стоят на ее стенах».
Яркая фантазия переносила мальчика в иные миры.
Медведь глядел на ленты дыма и то и дело закрывал свои маленькие глазки.
— Вы только поглядите: он совсем как наша Шушик носом клюет! — засмеялся Гагик.
И верно: голова мишки качалась.
В это время где-то в горах вдруг прозвучал выстрел, и эхо его прокатилось по Барсову ущелью. Ашот тяжело задышал, побледнел. Неужели отец? Охотится или ищет их?
В напряженном молчании прошло несколько минут, но выстрел не повторился. Тогда все ребята хором начали кричать:
— Здесь мы, здесь!
Эхо подхватило их крики, умножило и разнесло среди скал.
Снова затаив дыхание, ребята чутко прислушивались. Ответа не было.
Солнце зашло за Большой Арарат и зажгло за ним огни. Их отсветы заиграли в тучах, скопившихся на горизонте. Стало холодно, но ребята продолжали стоять на южной «баррикаде», подбрасывая в костер хворост. Им так хотелось верить в то, что безвестный охотник увидит длинные языки пламени их костра и попытается сойти в ущелье.

Ночь прошла неспокойно. Дневных впечатлений было так много и они были так сильны, что обитатели пещеры не смогли по-настоящему уснуть. Саркис иногда, кричал во сне и, разбуженный своим же криком, в панике вскакивал. Шушик, закрывая глаза, все время видела движущиеся огни, а Ашот и во сне продолжал звать: «Кто ты, кто? Здесь мы, здесь!»
Один только Асо, подложив руки под голову, спал здоровым, крепким сном.
Ночью Ашот раза два выглядывал из пещеры. Было темно. Костры погасли. Все вокруг было удивительно спокойно. Ни звука, ни шороха. «Где-то сейчас наши враги — звери, и что они готовят нам?» — думал он и нетерпеливо ждал рассвета. Ах, как долга декабрьская ночь!

Утром, сытно поев, ребята сидели вокруг костра. Все _были задумчивы. Вчера вечером их очень развлек пьяный медведь, но не всегда же он будет в таком состоянии — протрезвеет! И если вскоре снова проголодается... Да и барс! Ведь никакой уверенности в том, что он попадет в капкан, не было и не могло быть!
— Ашот, капкан твой уже прихватил барса за хвост — слышишь, на помощь зовет, — подмигнув Шушик, сказал Гагик.
— Ну тебя с твоими шутками! Ладно, сейчас пойдем поглядим. Помоги-ка мне лучше топор наточить.
— Если ты собираешься отрубить им голову барсу, помогу.
Но не успел Гагик договорить, как из ущелья донесся страшный рев. Ребятам показалось, что дрогнула их пещера.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
О том, как возникла ссора между теми, кто избегает не только ссор, но и встреч
Жадный барс собрался позавтракать раньше времени, еще не вполне переварив съеденное вчера огромное количество мяса.
Когда он вышел из своего временного логова, солнце, восходя, уже позолотило снежные вершины Арарата. Рослый и тяжелый барс шел легко и мягко. Первые лучи солнца играли на гладкой, блестящей оранжевой шкуре, по которой были густо рассыпаны глянцевито-черные пятна. Пятна придавали зверю особую красоту и в то же время делали его невидимым на фоне таких же пестрых горных склонов. Стройное и гибкое тело передвигалось так легко и быстро, словно это был какой-то, сказочный огненный дракон, скользящий меж камней.
Вытянув тонкий и длинный хвост и мягко мурлыча, барс вышел на выступ горы и посмотрел вниз, где вчера утром завтракал. Там ли остатки его охотничьей добычи, целы ли они?
Но от козла остались одни только косточки. Увидев это, хищник разъярился, гневно ударил хвостом о землю и взревел громко и гневно: «Уахх, уахх, уахх!..»
Лениво, нехотя, он подошел к полузакрытым снегом объедкам мяса и костям, но едва протянул к ним лапу, как из-под снега выскочила какая-то железка. Громко лязгнув, она так впилась острыми когтями в лапу барса, так зажала ее, что зверь взвыл от боли. Стараясь освободиться, он дернул лапу, но боль только усилилась, тиски сжимались.
Барс пришел в ярость. Со всей силой ударив железкой о камень, он сломал ее и, освободившись, налитыми кровью глазами посмотрел вокруг, словно разыскивая своего врага.
А внизу безмятежно спал все еще хмельной и потому совершенно беззаботный медведь.
Так вот он!
Барс приник к скале и сжался в комок, уподобясь стальной готовой развернуться пружине.
Бедный мишка! Сквозь туман, стоявший в его голове, он услышал зловещий рев врага, поглядел на барса мутными глазами и, будь у него руки, вероятно, махнул бы ими — чего, мол, ты вяжешься? Бездумно отвернувшись, медведь снова задремал и вдруг почувствовал, как что-то тяжелое навалилось ему на спину, а острые когти вонзились в шею, в бока...
От неожиданности и боли медведь взревел, и это был тот самый рев, который всполошил ребят, заставил их в панике выбежать из пещеры.
Сейчас на их глазах разыгрывалась ужасная схватка между двумя дикими зверями, один из которых был одарен большой силой, а другой — большой ловкостью.
Бешено кружась на месте, мишка пытался сбросить со своей спины и в клочки разорвать «наездника». Но — тщетно. Барс обладал вековым опытом своих предков, их мстительностью, злобностью, кровожадностью... Клыками и передними лапами он вцепился в загривок противника, а острыми, как ножи, ногтями задних лап разрывал ему бока.
Ревя от боли, медведь с барсом на спине ринулся к нижнему краю скал, окружающих ущелье, но, добежав, остановился: скалы обрывались в пропасть.
Он вернулся назад, перекувыркнулся в снегу, покрывавшем Виноградный сад, и наконец подмял барса под себя.
Тогда злобный враг изменил свою тактику и прибег к более страшным средствам. Обхватив медведя снизу, он клыками вонзился в его морду, а когтями в шею и снова пустил в ход острые «ланцеты» своих задних лап. Ими он мгновенно вспорол мишке брюхо, в лоскуты изорвал шкуру.
Шатаясь, заковылял медведь к выходу из ущелья, но, не пройдя и нескольких шагов, покачнулся и упал.
Барс не преследовал его. Тоже, видимо, пострадавший в борьбе, он, припадая, побрел к подножиям скал на правой стороне ущелья, нашел и с жадностью стал лакать скопившуюся в ямке воду. Затем, зализав раны, он, волоча задние ноги, уполз и скрылся среди камней.
Ребята не осмелились пойти по следам зверя. Потрясенные кровавой схваткой, они не пошли смотреть и на медведя, и в течение нескольких минут наблюдали за темневшей вдали на снегу тушей. Их сердца бились беспокойно. То, что сейчас произошло, было таким неожиданным и ужасным, что дети просто оцепенели.
Но в то же время оно было и радостным для них, это событие. Еще вчера утром они выискивали в кустах горстку ягод, чтобы хоть немного утолить голод, а сегодня перед ними лежит животное величиной чуть не с бычка...
Вот так счастье! Не менее важно и то, что одного из их ужасных врагов теперь вовсе нет! Другой же в самом жалком виде исчез в своем логове. Кто знает, как скоро он снова выйдет наружу!
Ведь в лапах у медведя и барсу не слишком-то было сладко.
Ребята были бесконечно рады и мысленно благодарили отшельника за подарок. Ведь если капкан и не сыграл своей прямой роли, то все же именно он привел барса в состояние безрассудной ярости. В «здравом уме» он никогда не бросился бы на медведя, постарался бы избежать встречи с ним.
В общем, капкан сильно удружил ребятам, и они оказались сейчас перед заманчивой и богатой перспективой — овладеть жирной, крупной тушей павшего в бою медведя.
Не произнося ни слова, а только обмениваясь знаками, мальчики взяли топор, копья, головешки и, словно заговорщики, осторожно двинулись к убитому животному. Топором и ножом Ашот и Асо отделили от туши лопатки и бедра. Мальчики были в испарине, тяжело дышали и все время с опаской поглядывали в ту сторону, куда ушел барс.
Они спешили так, как могут спешить только воры, забравшиеся в чужой дом. У них не было времени даже на то, чтобы освежевать животное. Поэтому, взвалив себе на спины большие куски мяса, мальчики поспешили к своему жилью. Когда они были у южной «баррикады», Ашот толкнул ее ногой и разрушил. Страж-пугало, стоявший на верхушке каменной груды, свалился на землю. Теперь-то он не был нужен!
Задыхаясь, ворвались мальчики в пещеру, скинули с плеч свой дорогой груз и только тогда улыбнулись друг; другу. Затем «заговорщики» в том же молчаливом согласии снова вышли, из пещеры, однако в коридоре Ашот остановился, прислушался и подал знак возвращаться.
— Остальное придется пока оставить, — почему-то шепотом сказал он.
— Почему? Голову свою оставлю там, мяса не оставлю, — взъерепенился Гагик. — Сами же будете требовать от меня каждый день мяса!
Но Ашот считал, что медвежья туша должна оставаться на месте до тех пор, пока не будет выяснено, что же сталось с барсом, жив он или нет? Если жив, то, проголодавшись, он придет за своей жертвой. Конечно же, установить это важнее всего! Этот вопрос был для них вопросом жизни в смерти.
— Пока мы будем ждать барса, орлы все сожрут, — продолжал протестовать Гагик.
— Днем мы будем их отгонять, а вечером они и сами улетят. Зато барс, если жив, ночью обязательно придет.
Гагик с недовольным видом пошел в угол пещеры и принес оттуда корзину собственного производства. Уложив в нее огромное бедро медведя, он, охая, отнес корзину назад и водрузил ее на горку дров.
— Это мясной склад, несите все мясо сюда, — объявил он холодно.
По-видимому, все мысли мальчика были с остававшейся «на дворе» медвежатиной.
На всякий случай ребята переместили своих «стражей» к останкам бедного мишки — пусть охраняют! И, надо сказать, пугала выполняли свою миссию с честью: орлы не осмеливались даже близко подлетать. В охране «пещерной крепости» эти «стражи» такой роли не сыграли.
— Вечером, когда орлы улетят, ты отнесешь эти чучела домой, — сказал Ашот пастушку. — Если барс еще жив, оставлять их около медвежатины нельзя, потому что он не рискнет приблизиться к человеку.
Затем мальчики принялись за починку двери, сломанной медведем, а Асо должен был уйти в Овчарню.
— Ты опять вдохновился и забыл об опасности! — возмутилась Шушик легкомыслием Ашота. — Когда мы все вместе — куда ни шло, но как же ты посылаешь Асо одного?
Пастушок, смутившись, потянулся к голове, чтобы натянуть колпак на глаза, но его там не оказалось.
Ребята дружно засмеялись. Улыбнулась и Шушик. Ей всегда нравилось смущение, в которое приводила пастушка ее забота о нем.
— Не думаешь ли ты, что я посылаю Асо в пасть барсу? — спросил Ашот. — .Барса, скорее всего, нет, не бойся. А если он и жив, то подняться к Овчарне не сможет. Но я-то считаю; что он погиб. Я еще тогда понял, что ему пришел конец. Спросите — почему, по каким признакам? А ну, подумайте сами.
— Ну скажи. Быть может, именно это твое сообщение и окажется наконец полезным! — насмешливо заметил Гагик.
— А другие, выходит, были бесполезны? — рассердился Ашот. — Впрочем, что с тобой говорить! Дело вот в чем. Барс был голоден, когда напал на медведя, но вы заметили, что он ничего не съел? Значит, не до еды ему было. Это одно. А потом барс сразу к воде пошел: так всегда делают тяжело раненные звери. И третье: когда он шел, то качался, а голова его была опушена. Он вовсе не был похож на победителя.. Четвертое: напившись воды, он не вернулся на верхние скалы, в свое логово. Дикие звери всегда ищут убежища вверху, над ущельями и долинами, откуда можно незаметно следить за врагом и будущей жертвой. Все это отец мне показывал и объяснял. Вот и барс. Когда я увидел, что он, напившись, не поднялся наверх, то сразу сказал себе: не выживет. Ведь каждый охотник знает, что раненое животное уходит вниз, потому что у него нет силы подняться на гору. Согласны?
— Ничего, кое-что умное есть, — снова съязвил Гагик.
— Ну, а раз вы согласны, займемся делами. Оставайся, Асо, раз Шушик... — Ашот посмотрел на девочку, улыбнулся и не договорил.
То ли потому, что не стало медведя, то ли благодаря успокоительным заверениям Ашота, но напряжение несколько разрядилось, и в пещере снова наступили «мирные времена».
Но как долго могли они продолжаться и что ждало ребят в дальнейшем, этого, конечно, никто не знал.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
О том, что после бурных событий могут наступить времена скучные, полные мелких забот
Наступившее спокойствие было, казалось, не по вкусу Ашоту. События последних дней с их волнующими происшествиями так взбудоражили воображение мальчика, так потрясли все его существо, что он только бредил желанием совершать необычайно важные поступки.
Ашот вообще был уверен, что он создан для борьбы, а не для спокойной, монотонной жизни. Действительно, что за интерес, отложив оружие, таскать глину для посуды, месить ее, «как баба». Нет, прошли, видно, рыцарские времена. А до чего же было хорошо, когда медведь и барс кувыркались в снегу и ущелье гремело от их рева!
Блаженные дни. Кровь кипит от таких зрелищ, и человек невольно проникается героическим духом.
Единственное, что еще интересовало Ашота сейчас, — был барс. Что же все-таки с ним? Жив или подох? Если и осталось что-то, о чем еще можно помечтать, так это именно барс! Вот найти бы его, раненого, и — одним ударом... Да хоть бы, на худой конец, и мертвого найти. Снять бы с него шкуру и, подняв ее на копье, прийти в село. Плохо ли? Все село на такую тамашу , весь народ соберется. А сейчас? Починил дверь — иди ищи глину, чтобы сделать кувшин для воды.
Впрочем, глина пригодилась и для другого, более неотложного дела.
Как ни удобна была пещера, которую избрал .для себя отшельник, а дым костра все же сгущался под ее сводами, и, чтобы он не ел глаза, ребятам приходилось все время сидеть или лежать.
Шушик не раз уже говорила о необходимости сложить печь, но что делать — руки не доходили. А сейчас, сидя у костра, девочка нетерпеливо переворачивала с боку на бок кирпичи, от которых поднимался едва заметный пар.
Терпение Шушик окончательно иссякло, и она потребовала, чтобы глину не употребляли ни на какую посуду, ни для какой другой цели, а немедленно приступили бы к сооружению печки.
— Кирпичи уже высохли, чего вы ждете? — торопила она товарищей.
Печку решили поставить недалеко от выхода, но какой она должна быть, никто из ребят не знал.
— Давайте сложим в три стенки, а спереди пусть будет открыто, — предложил Ашот.
— Почему в три? Довольно и двух. Третьей будет стена пещеры — вроде бухары .
Предложение, которое внесла Шушик, показалось наиболее разумным, но никто не знал, прикрыть ли бухару сверху или сделать трубу для вывода.
— Ладно, вы пока ставьте стенки, а я скоро вернусь, — сказал Асо и вышел.
Он давно заметил поблизости тонкую, но довольно большую каменную плиту и теперь, кряхтя, притащил ее в пещеру.
— Замечательно! — воскликнул Ашот. — Это «крыша» нашей печки.
Не прошло и часа, как стенки бухары были сложены, каждая почти в метр высотой. Получилось действительно нечто вроде камина.
— Теперь осталось самое трудное, — сказал Гагик, — но это предоставьте мне.
Самым трудным были, конечно, трубы. Никто из ребят не знал, как их сделать. А в голове у Гагика бродила какая-то очередная идея.
Гагик обмазал глиной стенки бухары, а над нею построил что-то вроде неуклюжей трубы. Внизу она была широкой, как сама плита, а кверху сужалась. В общем, это была большая глиняная воронка, поставленная раструбом вниз. Она-то и должна была собирать весь дым и «провожать» его в предполагаемый дымоход.
— Ну, теперь мы будем делать трубы по полметра каждая, — объявил Гагик. — Что вас смущает? Вспомните, как колхоз отвел воду из горного родника, в село. Глиняные трубы проложил. И мы сделаем так же. Один конец — широкий, другой — поуже, и соединим одну с другой. Потом сделаем колено и выведем трубу из пещеры через отверстие над дверью. Ясно?
Все утро ребята провели за изготовлением труб, и, хотя Гагик славился своим гончарным мастерством, лучшие трубы сделала Шушик. Все выходило у нее складно, ловко, не как у ребят. Их трубы были неровные, хотя в дело, конечно, годились.
До обжига готовые трубы необходимо было высушить.
Сложив их у огня, ребята уселись отдохнуть, очень довольные собой. Хорошо! Теперь у них будет печка!
Воспользовавшись свободной минутой, Ашот стал подсчитывать сделанные им запасы мяса — хватит ли его до весны;
— Не твое это дело, — перебил его Гагик и начал считать сам. — В день на человека шестьсот граммов, на всех — три килограмма. Значит, на месяц надо девяносто килограммов, на два — сто восемьдесят. В медведе вряд ли столько будет. Да, надо еще кило двадцать козлятины посчитать — еще одна неделя. Какой сегодня день? Тринадцатое декабря, кажется? Значит, до Чернухи очередь дойдет только к восемнадцатому февраля.
— Нет, так не годится, — запротестовал Асо. — Нельзя столько мяса съедать.
Он мечтал, чтобы Чернуху не трогали, но не решался прямо сказать об этом.
— Почему, братец? — вскинулся Гагик. — Эскимосы едят в день по пять кило жира, а мы по кило мяса не съедим? Нет уж... Если ты приведешь свою многоуважаемую неприкосновенную Чернуху, мы вполне дотянем до весны.
Да, Асо с радостью пойдет за Чернухой, только вовсе не за тем, о чем думает Гагик. Асо пойдет для того, чтобы хоть денек провести со своими любимыми животными.
И, получив согласие, пастушок отправился в Овчарню.
У родника свежих следов овец не было. Ясно, что одичалые животные не осмеливались перескочить через костер и сегодня вовсе не ходили к воде.
Но Асо это не беспокоило. Он решил именно водой и заманить Чернуху с ее потомством.
Вернувшись в пещеру, мальчик взял глиняный горшок, с водой и поднялся по крутому склону к Овчарне.
На тропинке под золой все еще тлели угольки. Асо собрал их горкой и раздул огонь. Над камнями поднялся дым.
Вынув из-за пояса свирель, пастушок присел и, не отрывая глаз от входа в «овечий хлев», заиграл знакомые Чернухе мелодии. Вскоре ее голова высунулась из черного зева пещеры, а вслед за нею показались и изогнутые рога. Наконец все овцы вышли на тропинку.
Асо поднялся, тихонько пошел им навстречу и, не доходя, поставил горшок с водой на лежавший Посреди тропинки плоский камень.
Барашек и овечка испугались и, скрывшись за выступом скалы, с тревогой поглядывали оттуда на Асо. А Чернуха застыла...
Асо вернулся к костру и снова взял в руки послушную свирель.
Крутые завитки дыма, поднимавшегося от костра, и мягкие звуки пастушьей свирели с неотразимой силой притягивали овцу. Она словно окаменела, услышав звуки, какими овец сзывают на водопой. Затем по телу пробежала легкая дрожь — вероятно, вспомнилось, как вместе с огромным стадом спускалась она по горе вниз к ручью, сладко журчащему в ущелье.
«Ах, как хотелось ей пить! А свирель звала, звала... И под заманчивые звуки овца медленно, робко приближалась к воде.
Дойдя до горшка, Чернуха осторожно протянула к нему губы, но, точно испугавшись чего-то, отпрянула. Потом снова подошла и, убедившись, что ничто ей не грозит, прильнула к прохладной, прозрачной воде.
Жадно, досыта напившись, она обернулась и заблеяла — должно быть, звала детей. Впрочем, незачем было звать их. Старший уже сам подходил к матери, боязливо оглядываясь, каждое, мгновение готовый к бегству. Однако в последний момент он струсил. А маленькая овечка так и оставалась в своем укрытии.
Асо встал и начал медленно подходить к Чернухе, протянув вперед руку. «Прру, прру, прру», — издавал он губами звук, знакомый домашним овцам. Звук этот говорил о том, что в ладони пастуха есть соль — любимое овечье лакомство. Но соль не соблазняла Чернуху. Она каждый день получала ее вместе с родниковой водой и с течением времени утратила рефлексы, связанные с солью у всех травоядных.
Целый день просидел Асо у костра. Целый день пела его свирель, пел и сам Асо, говорил сам с собою. Так, постепенно, он приучил животных к своему присутствию, голосу, укрепил в них веру в безопасность. Они убедились в мирных побуждениях этого двуногого существа, в том, что от него им не будет никакого вреда.
Тем не менее опыт, вынесенный из суровой борьбы за существование, требовал от них осторожности и бдительности. Кто знает, какие предательские замыслы таятся за сладкими мелодиями волшебной свирели.
Под вечер Асо с пустим горшком в руках возвращался домой. По пути он решил осмотреть террасы и ущелья и, бродя по ним, в одном открытом солнцу месте наткнулся на густые заросли какой-то колосистой травы.
Растерев траву в ладонях, мальчик увидел какие-то синеватого цвета длинные, тоненькие и остроконечные зерна. Разжевав их, Асо что было сил закричал:
— Ашот, Гагик, сюда скорее. Пшеницу нашел, пшеницу!
Известие всполошило обитателей пещеры. Пшеница? Она была их мечтой. Ведь для человека, привыкшего к хлебу, не может быть ничего тяжелее одной только мясной пищи. «Мы стали настоящими эскимосами», — не раз говорил Ашот. Он хотел сказать, что, если эскимосы могут жить одним мясом — значит, смогут и они. Однако сильный, здоровый юноша сам очень страдал от отсутствия хлеба.
От полусырого шашлыка у ребят болели желудки. Немного выручала лишь мята, найденная под ивой, да дикие плоды, особенно шишки мушмулы, постоянно хранившиеся в «аптечке» у Шутник.
— Идем, идем! — донеслось снизу.
И вскоре Ашот, Гагик и Шушик, с трудом переводя дыхание, взобрались на гору. За ними медленно плелся Саркис.
Асо ждал товарищей, стоя в колосьях. Все с жадностью набросились на мелкие зернышки, едва успевая очищать их от шелухи.
— Милые мои, родненькие! — причитал Гагик. — Вот уже больше месяца умираем в тоске по вам.
— Нельзя, ребята! Сырые есть нельзя, — остановил их Ашот.
Уж этот, Ашот! Уморить может своими правилами и распорядками! Не дает людям жить так, как им хочется. Однако что поделаешь? Дали слово подчиняться — возражать не приходится!
Нарвав колосьев, ребята вернулись в пещеру и здесь, у костра, стали молотить их, вылущивая и провевая зерна. Потом, собрав их в глиняный горшок, поставили на огонь поджарить и вскоре с наслаждением грызли.
— Ну вот, теперь мы и достигли жизненного уровня нашего отшельника, светлая ему память, — с трудом открывая набитый рот, сказал Гагик. — Интересно, каков же был его конец?
Должно быть, умер в пещере и дед нашего медведя нашел его и выволок отсюда, — высказал предположение Ашот.
— Почему ты так думаешь?
— Там, в кустах, череп какой-то лежит.
— Ой, череп? — испуганно глянула на дверь Шушик,
— Ладно, поговорим о других делах, — поморщился Асо.
— А другие дела вот какие. Завтра нам надо будет весь день собирать дикую пшеницу, — объявил Ашот тоном, не терпящим возражений. — Мясо и соль у нас уже есть. Коренья малины соберет Асо, а по следам барса пойдем послезавтра.
Однако вскоре в пещере воцарилось молчание — все притихли, погрузившись в свои думы, Снова охватила детей тоска по близким, по родному селу. Или это была просто тоска по свободе?
...От зари до зари ребята были заняты поисками пищи, топлива и о близких своих почти не успевали думать.
А сейчас, в минуты отдыха, их сердца снова вернулись к тому, что было ближе и дороже всего. Каждый думал о том, какую радость вызвало бы в сердцах родных людей их возвращение из этой темницы.
— Почитаем что-нибудь, — заметив упавшее настроение товарищей, сказал Ашот. — Возьми-ка, Шушик, «Родную литературу».
Нежным, звенящим голоском Шушик читала отрывки из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин».

Народ
разорвал
оковы царьи,
Россия в буре,
Россия в грозе —
читал
Владимир Ильич
в Швейцарии,
дрожа,
волнуясь
над кипой газет...

Шушик сначала читала, пересиливая себя, неохотно, но постепенно она вдохновилась, и голосок ее зазвенел серебром. Щеки у девочки разрумянились.
Ребята с напряженным вниманием вслушивались в огненные слова великого поэта. Эти слова уносили их юные сердца на берега Невы, на Финляндский вокзал, где бурно волновалось людское море и человек, стоявший на броневике, кидал с него пророческие слова:

— Товарищи! —
и над головами
первых сотен вперед
ведущую
руку
выставил... —
Мы —
голос
воли низа,
рабочего
низа
всего света.
Да здравствует партия,
строящая коммунизм..,

Чтение окончилось. Все сидели притихшие, точно вслушивались в крылатые слова, еще гремевшие под сводами пещеры.
Приближался час сна, а значит, и час, когда будет рассказана очередная сказка. И Асо — сегодня был его день, — не ожидая приглашения, начал народную сказку о Ленине.
— «...Ленин-паша оседлал своего огненного коня, взвалил на плечи тысячепудовую палицу и пошел против царя...»
Рассказывал пастушок эту сказку о «Ленине-паше» и, время от времени прижимая свирель к губам и поднимая кверху голову, пел:

Ло, ло, ло, ло...
Тает снег — остается гора,
Уходит вода — остается камень,
Умирает джигит — остается имя...
Ло, ло, ло, ло…
Ло, ло, ло, ло...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
О том, каковы были намерения медведя, когда он входил в Барсова ущелье
Когда Ашот думал о медведе, его все время преследовала мысль: почему косолапый, если он жил в ущелье, так долго ничем не проявлял себя? Даже следов его не было. Он не ломал кусты, Не рылся под деревьями в поисках орехов и желудей. Странно...
Но загадка была неожиданно разрешена утром сорок первого дня.
Солнце еще не вышло из-за окружающих Барсово ущелье гор, когда ребят всполошил панический крик Гагика:
— Орлы медведя слопали, будь они неладны!
Схватив свои копья, все, кроме Саркиса, не сдвинувшегося с места, кинулись в ущелье. Действительно, орлы и грифы, сколько их ни было в ущелье, собрались на трупе медведя. Своими острыми, похожими на кирки клювами они разрывали на куски жирное мясо мишки.
Ребята дубинками стали разгонять хищников, и, тяжело взмахивая крыльями, Орлы отлетели. Но недалеко. Они уселись на ближайших утесах и, счищая о камни окровавленные клювы, злобно поблескивали глазами.
Бока медведя были изодраны, брюхо пусто — внутренности вывалились. Большая голова мирно покоилась на кусте.
Гагик молча снял шапку и трагическим голосом начал:
— Скажи, зачем ты похищал наше добро? Разве не знал ты, что там, — Гагик показал на небо, — есть бог, что он увидит, накажет? И зачем ты так нализался вина, что потерял разум и не сумел даже постоять за себя?
«Проповедник» затряс плечами и притворно зарыдал.
Асо и Шушик весело смеялись, а Ашот, ничего не слыша, внимательно осматривался вокруг. Он искал следы барса и с радостью убедился, что никаких следов здесь не было.
— Ну, а теперь мы можем перенести медведя в пещеру, — с облегчением вздохнув, сказал он. — Ясно, что барса нет. Асо начинай свежевать, я сейчас приду.
Пока товарищи занимались разделкой туши, Ашот обследовал нависшие над ущельем. кряжи. Ого! Получалось, что медведь пришел сюда из внешнего мира по Дьявольской тропе. Надо же! Неуклюжий, неловкий, а по каким опасным карнизам путешествует, над какими пропастями! «Должно быть, он цеплялся лапами за камни», — подумал Ашот и сошел вниз.
Ребята все еще возились около туши. Нужно было разрезать мясо на куски и доставить в пещеру. А его было очень много — ведь в прошлый раз они спешили и успели отрубить лишь лопатки и бедра. Но Ашот уже горел нетерпением рассказать товарищам о том, почему (как думал он) и зачем появился тут этот медведь. И потому он сказал:
— Перерыв! Сядьте отдохните. Сейчас мы с вами разрешим один вопрос. — И с места в карьер начал: — Я думаю, что в нашей стране нет угла более безопасного для зимней спячки медведя, чем это ущелье. Медведи это знают и всегда приходят сюда зимой. Вот и этот: пришел, а тут вдруг дым из пещеры валит, человеком пахнет. Ведь если поблизости есть человек, медведь не уснет.
— Вот он и решил: давай оставлю их голодными, авось уберутся отсюда, — развил Гагик мысль Ашота и с таким умилением посмотрел на медвежьи почки, что Шушик, не удержавшись, прыснула.
— Ну, слушайте же, — продолжал Ашот. — Медведь увидел, что в ущелье есть люди, и нетерпеливо ждал, чтобы мы ушли. Думал, глупый, что мы тут по своей воле. Хорошо еще, что он встретился с барсом, иначе всю зиму не давал бы нам покоя.
— Нет, сколько я ни видал медведей — уходили, даже не трогали овец, — не согласился с Ашотом Асо.
— Да, медведь мирное животное. Этот даже Чернухи не тронул. Но спокоен медведь лишь тогда, когда в лесу много корма. А в этом ущелье ничего нет, поэтому, проголодавшись, он наверняка заинтересовался бы нами.
Когда мясо медведя было нарезано на куски, перенесено и спрятано в холодном углу пещеры, Гагик удовлетворенно объявил:
— Ну, а теперь не пойти ли нам за шкуркой барса? Возьмем и накинем на нашу Шушик Аветовну...
— Мы от медвежьего жира совсем сильными станем. Скоро вернемся домой, ты наденешь красивое платье, пойдешь в клуб и будешь танцевать с Асо, — закончил насмешливо Гагик.
На лице пастушка играла добрая, застенчивая улыбка.
— Ну, вы болтайте, а я пойду к своим овцам, — объявил он и поднялся.
— Ладно, — согласился Ашот. — Мы займемся пшеницей, а ты отправляйся в Овчарню. Хочешь, чтобы кто-нибудь пошел с тобой?
— Нет, нет, вы только спугнете овец.
Поручив Шушик приготовить обед, мальчики вышли.
Ашот шел молча. Мысли его по-прежнему были заняты пропавшим барсом. Хоть и заверял он товарищей, что барс погиб, но горький опыт приучил Ашота к осторожности и терпению. «Нет, переждем еще день-два, — думал он. — Соберем пшеницу, создадим «запасы хлеба», а там, если свежих следов зверя не появится, отправимся искать его».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
О том, как одно бедное животное стало жертвой своей материнской любви
С нетерпением и радостным чувством искал Асо свою Чернуху, с тем глубоким волнением, которое всегда охватывает пастуха-курда, когда он разыскивает пропавшее животное.
И отец у Асо пастух, и дед пастухом был, и прадед, и прапрадед. Таковы курды. Для них другой жизни, другого занятия не существует. У них даже пословица есть: «Если хочешь, чтобы сын твой стал человеком, сделай его пастухом».
Влюбленный в горы, курд расстается с ними только ради большой любви, любви, способной на жертву.
«Ради тебя я готов на все. Захочешь — брошу горы и стану пастухом в вашем душном селе», — поет курд армянской девушке в одной из песен.
Сойти с гор в жаркую Араратскую долину? Да, на это можно решиться только ради любимой. Если хочешь наказать курда, заставь его покинуть свои любимые горы, покрытые цветами дуга, росистые склоны.
Вот и Асо такой. Больше месяца живет он вдали от родных гор — это ведь целая вечность! Как может курд так долго не видеть ни овец, ни собак!
Асо истосковался по стадам фермы. Он знал, что сей